«Носферату»: фольклор как основа фильма Роберта Эггерса

Всех нас притягивают архетипичные истории. Волшебные и народные сказки, басни, мифы: мы рассказываем их вновь и вновь, потому что им всегда есть место в нашей жизни. Мы видим отражения себя в Гензель и Гретель, Эдипе и короле Лире. В разные промежутки жизни эти истории олицетворяют разное, и зрители, сидя в одной аудитории, могут интерпретировать их по-разному.

Среди них роман «Дракула» Брэма Стокера. Это одно из наиболее значимых произведений конца 19 века и, наряду с рассказами о Шерлоке Холмсе и Иисусе Христе, входит в число наиболее часто адаптируемых в истории кинематографа.

Хотя я и люблю книгу, но должен признать, что Стокер немного халтурщик. Его талант лежал в смешении в одном произведении множества источников. Он примечал, какие элементы историй сработали прежде, что пользовалось популярностью в его время, и добавлял к этому новые штрихи. В основном он вдохновлялся «Вампиром» Джона Полидори — романом о лорде Ротвене, бледном красивом аристократе-вампире, чей образ был основан на Байроне.

Та книга — первое появление вампира-соблазнителя — стала коммерческим успехом, и вампиры по сей день остаются жутко привлекательными. Однако прежде в воображении литературного мира Англии они были символом саморефлексии, меланхолии и душевного волнения. Эти элементы попали и в фильмы. Начиная с «Носферату» Вернера Херцога, в котором актер Клаус Кински впервые наделил вампира чувством одиночества, чего тот был лишен в исполнении Макса Шрека в первой экранизации. Далее вампир стал романтическим антигероем, которого играет Гэри Олдман в «Дракуле» Френсиса Форда Копполы. Заканчивая, наконец, Эдвардом Калленом из трилогии «Сумерки», мы видим, что представление о вампире как вызывающем в нас отклик чужаке не потеряло популярности в кино.

Когда мне исполнилось девять, я уже обожал вампиров. Я часто пересматривал фильм с Лугоши и годом ранее нарядился Дракулой на Хэллоуин; сохранилось фото, на котором у меня нарисованная треугольная линия волос и пластмассовые клыки, которые не помещаются во рту. В те же девять лет я впервые увидел «Носферату» Мурнау 1922 года. Грим вампира в этом фильме наводил страх по-настоящему. Ногти, согнутая спина, заостренная форма черепа. Ребенком мне казалось, будто Макс Шрек действительно был вампиром, настолько он приковывал к себе взгляд. Плохое качество пленки придавало фильму особый образ, словно его выкопали из могилы, обнаружили в глубине прошлого, что только усиливало реалистичность. В этой адаптации историю Стокера лишили викторианской вычурности и извлекли на поверхность ее суть — таинственную сказку.

Около десяти лет назад я начал писать сценарий для собственной адаптации «Носферату». Взявшись за самый влиятельный фильм жанра ужасов, основанный на самом влиятельном романе жанра ужасов, я посчитал своим долгом сделать вампира как можно более страшным. Мой вампир не мог сверкать на солнце.

Мне было очевидно, что нужно вернуться к истокам, ранним вампирам в фольклоре, записям людей, которые верили, что они существуют, и боялись их. Большинство рассказов такого рода поступают с Балкан и земель, населенных славянами. Многие можно найти и в Румынии, где обитает Дракула Стокера.

У вампира в фольклоре нет благородного происхождения. Вампир в фольклоре не обходителен, он не обольститель в смокинге. Вампир в фольклоре — труп. Нежить. Ранние вампиры внешне имеют много общего с зомби из фильмов: они часто раздуты от выпитой крови, которая копится под гниющей кожей, кишат червями, их тела находятся в ужасающем состоянии разложения. Во многом они схожи с гостями с того света из исландских саг, драугами. И действительно, многие тела, находимые в топях на севере Европы, должны были быть навечно прикованными к своим болотных могилам ореховыми кольями.

Самое удивительное: многие из ранних вампиров в фольклоре даже не пьют кровь. Вместо этого они душат своих жертв или распространяют чуму и хворь. У некоторых ранних вампиров в фольклоре отмечалось наличие эрекции. Некоторые из них возвращаются к себе домой и совокупляются с вдовами, пока женщины не умирают от избытка сношений. Если те вампиры и пьют кровь, то обычно не из горла, а из груди — «сердечную кровь» жертвы.

Рассказы об этих несущих смерть кровопийцах из могил восточных окраин Габсбургской империи распространились на запад в 18 веке преимущественно через немецкие тексты. Они породили множество споров: действительно ли вампиры существуют? Породили они и искусство. В 1748 году было опубликовано стихотворение Хайнриха Аугуста Оссенфельдера «Вампир», ставшее, вероятно, первым большим шагом на пути упыря в готическую традицию романтизма, которая попала в Англию благодаря Байрону. Туманная, поэтичная повесть Полидори была вскоре после публикации несколько раз адаптирована для сцены в виде броской, нескладной, переполненной событиями постановки.

Новая мифология о вампирах сочинялась в этих спектаклях, а также страшных городских сказках и прочих британских текстах, удаляясь всё дальше и дальше от балканских истоков. К тому времени, когда к этой мифологии приложил руку Стокер, ему было с чем работать. На удивление, Стокер изучал трансильванский фольклор так усердно, как только мог это делать из библиотеки. Он наполнил свой роман множеством фантастических деталей, описанных Эмили Джерард в ее книге «Трансильванские суеверия», вышедшей в 1885 году. Полидоровский лорд Рутвен, однако, по-прежнему оставался прототипом Дракулы. Кроме того, Стокер дал волю собственной мифологии. Вампиры в фольклоре действительно иногда превращаются в волков или оборотней — но никогда в летучих мышей.

Вампир Стокера стал новой нормой. И после Лугоши и Кристофера Ли он продолжил трансформироваться. Вампир в поп-культуре оказался невероятно изменчивым. Начиная с произведений Энн Райс и заканчивая «Пропащими ребятами», от «Баффи» до «Блэйда», и даже граф из «Улицы Сезам» — на каждую эпоху, на любую потребность и пристрастие найдется свой вампир, даже если вы пристрастны к хлопьям «Граф Шокула». И всё же в их тени продолжает скрываться фольклорный вампир.

Рассказы о случаях вампиризма можно найти на Балканах по-прежнему, эти поверья прочно вошли в местную культуру. Не так давно, в 2004 году, несколько жителей деревни Маротину де Сус в Румынии эксгумировали и ритуально изуродовали труп человека, которого считали вампиром. До смерти он славился дурным характером и много пил. По словам семьи мужчины, после погребения он вернулся в качестве стригоя, вампира-духа в фольклоре, и нападал на них по ночам.

Стригой особенно выделил в своих нападениях невестку, которая после этих встреч заболела. Жители деревни позвали местного охотника на вампиров, который посоветовал им выкопать тело, ритуально изуродовать его и сжечь. Охотник смешал пепел мертвеца с вином, дал выпить жертвам вампира, и для них это сработало. К невестке вернулось здоровье, и ночные визиты прекратились.

Как относиться к таким историям? Что это за психологическая травма, боль и насилие, которые настолько сильны, что даже смерть не может положить им конец? Ужасающая мысль. Вампир в фольклоре олицетворяет болезнь, смерть и секс в их низменном, жестоком и неумолимом виде.

«Носферату» Мурнау часто приписывают авторство идеи о том, что вампиров уничтожает солнечный свет. Однако и фольклорные вампиры зачастую вынуждены возвращаться в могилу до первого петушиного крика. Их убивает не солнечный свет. У них нет на него аллергии, и они не сгорают в его лучах. Их губит чистота рассвета, в которой они просто не могут существовать. Они привязаны к могиле, теням, темноте.

На мой взгляд, чтобы сохранять силу, вампир должен существовать в тени. Но именно способность вампиров превозмогать смерть навечно закрепляет для них место в нашем воображении. Могила не может их удержать. Вампир неизбежно воскреснет.

По материалам The Guardian
Автор: Роберт Эггерс

Переводила: Елизавета Яковлева
Редактировал: Денис Медников